|
Аниннский Лев
ВИРУС ПАРОДИЙНОСТИ
Из заметок на полях
«Сто пародий» Минина. Издание московско-иерусалимское. Разделы: «Поэты России и Украины», «Поэты США и Канады», «Поэты Европы», «Поэты Израиля». Четыре домена. Пахнет геополитическим ветром — вот-вот хантингтоновы узлы развяжутся. Или завяжутся.
В предисловии Римма Казакова благодарит Евгения Минина и мужественно признаёт, что находит пародию на себя полезной: Минин помог ей как поэту вылечить стихи от недостатков.
Потом вспоминает:
«Да ещё я помню, что пародия — это пиар!»
Вовремя вспомнила. Пародия сегодня — не «ещё и пиар», а пиар прежде всего, а чаще - только пиар. Так что обиды поэтов — не из той оперы. Недостатки свои они исправляют и без пародистов. А вот в иные читательские головы имена поэтов иначе не вобьёшь — только пародией.
* * *
На четыре ахмадулинские строчки — шестнадцать мининских, пародийных. У неё: «пёс… думает обо мне». Умственно-мелодический универсум, где всё роднится и перекликается. Пёс семилетний, глаз семицветный. Мечта нежной души.
У Минина:
Пес семилетний очумело
уставив на меня свой зрак,
не знал, что я собаку съела по части понимать собак.
Аура потеряна. Вернее, заменена (в четвёртой строке) какой-то «одесской» остротой. Та собака, которая зарыта у Ахмадулиной, не откопана и не оживлена у Минина. Вместо мечтаемой игры мироздания – игра слов, вернее, одного слова:
И это сладко, и приятно,
необъяснимо это так!
Прошу не понимать превратно, а то - навешают собак!
На кого навешают? На Беллу???
* * *
У Светланы Кековой:
Держит имя рукою за вымя бородатый и бодрый глагол.
У Минина:
Всех, кто сделал в поэзии имя,
Кто не голоден нынче, не гол,
Крепко держит рукою за вымя Бородатый и бодрый глагол.
Крепко. Вот и оборвать бы на этом. Но вымя слишком соблазнительно, чтобы оставить его так. Глагол пародиста работает дальше:
Он работает быстро и бойко,
Не присев, до седьмых петухов!
Вот и все...
Я помчалась на дойку... Надою с полведерка стихов.
Ну, что тут скажешь? Грубо. Слабо. В том смысле, что «полведёрка» - слабый надой. А главное, Кекова работает не в том колхозе. У неё «вымя» – обернутое «имя». А там брезжут: племя, пламя, знамя…
Какие там полведёрка…
* * *
Фокус пародиста — выпрыгнуть из той остроты, к которой он прицепился. Не обыгрывать её в повторах, а найти более высокий (или глубокий) источник смысла, саму эту остроту превратив из источника в следствие. Тут нужна иная точка отсчёта. Выйти за пределы пародируемой ситуации!
Вот удачный пример. Кирилл Решетников берёт псевдоним Шиш Брянский и пишет:
Колыбель мою качала
Ольга Седакова,
И симфония звучала
Из мово алькова.
Я потом немножко вырос,
И нашел манера,
И завелся во мне вирус Ростом с Люцифера...
Фигуры расставлены прямо-таки с театральной, вернее, с балаганной наглядностью.
Минин безошибочно обыгрывает мизансцену. И - обыгрывает Шиша в этой игре. Ибо он не к Шишу адресуется, а «выше». То есть туда, куда и следует:
Ольгу Александровну
Объяснить прошу,
Что за колыбельную Пела малышу?
Блеск! Вот на этом спазме и замер бы… Нет. Ещё восемь строк — хочется надоить с этого козла еще полведёрка:
Что за текст он кушал,
Что сосал тайком?
Как впитал он в душу
Вместе с молоком
Люцифера силу,
Едких слов гашиш!
Жаль, что из Кирилла Вырос Брянский Шиш!
Несколько искупает дело такой шиш, показанный нам в финале.
* * *
Парад американцев открывает Рита Бальмина:
Так много гадов на груди согрето, Что впору эту грудь прикрыть кольчугой.
Хорошо сказано - веет весёлой пародией.
У Минина это и обыграно, так же весело:
Не помню — сколько грудью обогрето,
О, нет у женской жалости предела!
Но вот одела два бронежилета, И очередь заметно поредела.
Не хочу придираться: надо не «одела», а «надела»… очень уж бронежилет хорош – и именно потому, что выводит маскарад на новую систему отсчёта.
Но зачем перед этим ещё четыре строчки, просто повторяющие остроту:
От мужиков противно мне и тошно.
О, как я их жалела в час разладов.
Но, согреваясь на груди роскошной, Они все время превращались в гадов.
Лишнее! И как всё лишнее – не очень тактично. Откуда ты знаешь, что у Риты грудь «роскошная»? Куда полез? * * * Я бы ввёл закон жанра: число строк в пародии должно быть равно числу строк в мишени. Или меньше. Но не больше.
У Кенжеева — четыре строки:
Я стою на ветру, а в руке адресок,
переписанный наскоро, наискосок,
а январь сухорук, и февраль кривоног, и юродивый март невысок... И у Минина — четыре строки:
…И апрель — он калека и гермафродит...
Вдруг навстречу Булат со свирелью:
- Ты чего на апрель катишь бочки, Бахыт? Кто дежурный из нас по апрелю? Всё сказано! Остальное — в отвал, в кладовку, в загашник!
* * *
Израильский отряд возглавляет Ави Дан:
Как было сказано у фе Или у Пушкина быть мо Изысканный образец русской языковой ностальгии! Тут уж не удержаться… Хотя Генрих Сапгир уже обыгрывал: «Там поёт Высо…» И Минин выдаёт двенадцать строк. Из них стреляют в финале две:
Не знаю, что сказал бы фе А Пушкин розог дать бы мо Но первые восемь — типичный «разбег», долгое «прицеливание:
Когда я убегал с уро
Хоть это было и неча
Но там как раз учили про И суффиксы и оконча И т.д.
* * *
Отсыплю от лишнего ещё один эпизод. У Зинаиды Палвановой:
Все ближе ночь. Горит ее восход. Закатом это люди называют... У Евгения Минина:
В стране, где завершили мы исход,
Проблему нашу понимаю здраво,
Еще мы пишем слева и направо, А думаем уже - наоборот!
Кажется, тут уже брезжит геополитика… Наконец-то.
* * *
Краткость, краткость!
Нет повести печальнее на свете, Чем заразить компьютер в Интернете.
Шекспир может снять шляпу. |
|
Заказ Фото на холсте харьков artdiscount.com.ua. | HolstPrint HolstPrint holstprint.com.ua.
|
||